Забравшись внутрь большой картонной коробки, очертаниями изрядно смахивающей на гроб, Руб Шитман попытался расслабиться. Хотя жужжание мегалоплазменного сканнера, считывающего слой за слоем расположение атомов его тела, слегка действовало на нервы, он всё же заставил себя отвлечься от неприятных мыслей.
«Так, нужно всего лишь подождать несколько минут, когда с меня снимут все необходимые данные, чтобы потом распечатать меня в трёхмерном принтере на Альфе Центавра. А чтобы не мучиться с юридическими заморочками, лишнего меня — который остался на Земле — уничтожат аннигилятором».
Шитман широко зевнул.
По идее, уничтожение оригинала следовало бы осуществлять одновременно со сканированием. Но работа сканнера временно выводила из строя всю аппаратуру вокруг, а поскольку телепортер делали русские, то решили попросту оставить всё как есть.
К чему усложнять?
По сути, в момент копирования твоя жизненная линия раздваивается, ты оказываешься тут и там одновременно. Стоит ли переживать из-за того, что одну из веточек приходится преждевременно подстричь?
Она всё равно короткая.
Беречь следует всю свою личность в целом, весь огромный багаж памяти, воплощённый в годах предыдущего существования и в воспоминаниях о них. Меж тем как всё это в целости и сохранности переправится на Альфу Центавра — под лучом аннигилятора на Земле погибнут лишь воспоминания нескольких минут. Нужно быть невротиком, чтобы переживать из-за эдакой мелочи.
Зевнув ещё раз, от скуки Руб принялся перебирать пресловутые воспоминания предшествующих лет. Перебирать было особенно нечего, молодость у него прошла как у обычного битарда: ебал караваны, грабил гусей, изучал квантовую механику и поступал в Астронавигационный Корпус.
Скучная рутина, одним словом.
Тем временем сканирующая полоска проползла через всё его тело, не забыв приятно пощекотать мозг. Сканер выключился, жужжание смолкло.
Руб невольно поёжился.
Жалко всё-таки. Он знал, что субъективно шансы оказаться на Альфе Центавра или остаться на Земле — пятьдесят на пятьдесят. Что ж, придётся ему остаться на Земле и перетерпеть как-нибудь последние минуты.
Этому ему.
«Поскольку другой я — на большую часть свою точно такой же — спокойно отправился радиолучом на Альфу Центавра. А этому мне надо просто немного перетерпеть».
Руб в задумчивости почесал затылок. Странно, но о вылезающем где-то из трёхмерного принтера двойнике ему в этот момент думалось словно о совершенно другом человеке. Приходилось чуть ли не силой уговаривать себя поверить в то, что тот, другой субъект, — тоже Руб.
Он прикрыл глаза.
«Тот, другой Руб помнит то же, что я. То же, кроме разве что воспоминаний последних минут».
При этих самоуговорах, однако, он ощущал себя как-то странно. Как если бы убеждал сам себя в необходимости пожертвовать жизнью ради абстрактной идеи — ради коммунизма или ради конца всех войн.
По его спине прошёл холодок.
Почему-то у него возникло иррациональное, абсурдное чувство, что никакого раздвоения не было и нет, что сканнер не сработал и что сейчас аннигилятор уничтожит одного-единственного Руба Шитмана, всегда существовавшего и существующего в единственном числе.
Кажется, горло его породило что-то вроде сухого смешка.
«Ну да, естественно. Может ли то, что ещё даже не произошло — только произойдёт через четыре года — обратным образом повлиять на ощущения человека или на суть случившегося с ним?»
Радиолуч может быть перехвачен кем-то по пути к Альфе Центавра. Радиолуч может быть не отправлен никуда вообще. Но вспышка аннигилятора в любом случае сейчас разнесёт Руба на молекулы.
«ЭТОГО Руба», — напомнил себе он.
Он — отрезанный ломоть. Он — отдельное существо. Кто бы мог подумать, что отрезанному ломтю тоже будет хотеться жить?
«Вся разница между нами, — попытался было Шитман в очередной раз трезво напомнить себе, — лишь в воспоминаниях последних минут. Разве у меня не вылетали из памяти воспоминания о целых часах, к примеру, во время лихой пирушки?»
Глядя в прицел аннигилятора, Руб вдруг с холодком ощутил, что есть разница.
«Во время хмельной пирушки нивелируется ценность самих моих мыслей, снижается их статус, — лихорадочно промелькнуло у него в голове. — Под градусом опьянения, как и при засыпании, я легко забываю о своих мыслях, но меня это в такие моменты слабо волнует. Я перестаю за них цепляться, перестаю их ценить. Сам инстинкт самосохранения — стремление к сохранению текущего я — как бы слабеет или размывается при опьянении и засыпании».
Совсем не то же самое — потерять воспоминания о текущих минутах, минутах беспощадно чёткого самосознания и ужасающе чёткой ясности мысли.
«Так почему бы не снизить эту самую ясность?» — прозвучал спокойный совет у него в голове.
Руб попытался.
Смежив веки вновь, он попробовал погрузиться в подобие медитативного транса. Просто перетерпеть несколько минут.
Перетерпеть...
Его выдернуло из транса внезапное понимание скрытого смысла этого слова. Обычно, когда субъект пытается перетерпеть что-либо, подразумевается, что по окончании испытания он испытает облегчение и сможет самодовольно вспоминать свою стойкость. Но с ним, с этим Рубом, ничего подобного не произойдёт — за попыткой ПЕРЕтерпеть наступит сразу лишь Чёрная Пустота.
«Нет, я, конечно, могу сказать себе, что просто буду продолжать по-прежнему жить без памяти о последних минутах — хотя сейчас тот я существует ещё лишь только в виде радиолуча. Но...»
Пальцы его задрожали.
Последние его мысли, текущие его мысли не будут никем продолжены, уйдут в никуда.
«Ну и что? — спросил он себя, попытавшись наполнить внутренние интонации скепсисом. — Какую ценность имеют воспоминания об этой плаксивой истерике?»
Смотря для кого.
Для этого Руба? Для того, летящего в радиолуче? Теперь Шитман с особенной силой ощутил себя отдельным существом, начавшим своё существование в коробке сканнера несколько минут назад.
Нервно вздрогнув в очередной раз, он опять кинул взгляд на прицел аннигилятора. Выбраться из коробки нельзя, она специально сделана прочной и несокрушимой. Ещё одно наблюдение, ещё одно переживание, которое навсегда уйдёт в пустоту.
Шитман вздрогнул от внезапно пришедшей на ум мысли. Та была нелепой, но что ему терять?
Потянувшись в карман за блокнотиком и карандашом, он вырвал из тетрадки небольшой листок и набросал на нём несколько слов. После чего скомкал бумажку и, выбросив её за пределы коробки, вновь с отчаянием уставился прямо в глазок аннигилятора.
«Интересно, — пронеслось у него в голове, — успею ли я почу...»
Моргнув, Руб Шитман с каким-то странным оцепенением наблюдал за разъезжающимися в разные стороны половинками нейроэмиссионного шлема. Взгляд его встретился с профессионально-сочувственным взглядом Главного Врача Станции.
Помолчав, он смущённо кашлянул.
— Реконструкция... точна? — спросил он.
Врач еле заметно повёл плечами.
— Благодаря расшифровке нейронных сигнатур, полученных нами ещё во время сканирования, мы имеем техническую возможность прогнозировать реакции любого подобного вам на любой заданный раздражитель. Ещё в двадцатом веке психологами было установлено, что, вопреки субъективным ощущениям, большинство реакций человека — и даже вроде бы случайный полёт ассоциаций — предзаданы. Благодаря тем же нейронным сигнатурам, а точнее, расшифровкам пластов краткосрочной памяти, мы знаем, как выглядело и ощущалось помещение, в котором вы — ваш оставшийся на Земле экземпляр — пребывали в последние минуты перед аннигиляцией, так же как знаем, что в помещение это на протяжении вышеупомянутых минут никто не вторгался. Да, я бы предположил, что реконструкция мыслей и ощущений предельно точная.
Шитман ошалело покачал головой.
Сказать по совести, он не собирался первоначально удовлетворять нелепую невротическую просьбу земного себя, записанную на бумажке. Решил он это сделать просто развлечения ради — ну и чтобы узнать, о чём он всё-таки думал в те минуты?
Лучше бы не знал.
— Слушайте, — хрипло проговорил он. — А зачем вообще всё это? Не проще ли сканировать людей в бессознательном состоянии? Если по каким-то причинам не годится наркоз, то хотя бы в состоянии обычного глубокого сна?
Главврач всплеснул руками:
— Ну конечно же, батенька! Гениальная мысль. Какие же мы идиоты, что не додумались до неё сами? Теперь-то нам не придётся выслушивать все эти однообразные нервные вопросы от вылезающих из принтера: «Ой, интересно, а как там мой земной двойник?» и «Ой, а он не просил мне ничего передать перед аннигиляцией?»